В.ПОЗНЕР: Всяко бывает, да. Скажите, пожалуйста, Юрий Петрович… Я некоторое время назад, уже несколько лет, был в Вахтанговском, и ставили там «Сирано де Бержерак». Я очень люблю эту пьесу. И вдруг я вижу, Сирано одет в пижаму. Шпаги у него нет. И вообще это совсем не Сирано, на мой взгляд. Мне говорят: «Так режиссер видит». Я говорю: «Одну минуточку. Ростан написал так. Если вы хотите по-другому написать, напишите свою пьесу». Как вы относитесь к такому категорическому: «Кто-то написал»? Вероятно, сегодня если бы Любимов ставил «Гамлета», то Высоцкий, играя Гамлета, не говорил бы монолог «Быть или не быть», потому что время изменилось. А я про себя подумал: «Как можно ставить Гамлета без этого монолога?»
Ю.ЛЮБИМОВ: Нельзя. Что я себе позволял? Он говорит этот монолог бессмертный, а отголоски… Там был занавес. И я позволил себе, что занавес, который отделяет их, они повторяют его слова. Слова монолога «Быть или не быть» — они чем-то и для короля важны. Вот моя находка режиссерская, что он повторяет эти слова, но совсем по-другому. И тогда сцена с матерью логична. То есть я делал эту перекличку для того, чтобы было понятно, почему незаконный государь, самозванец, для Гамлета — тем более… Почему он ночью идет, и ему кажется, или он матери говорит. Но он же просто аллегорию говорит, а не то, что он – фанатик, и ему привиделся отец. Это уже трактовка, моя кухня работы с артистом, который играет эту роль.
И еще почему я дал ему? Потому что он поэт сам.
В.ПОЗНЕР: Высоцкий?
Ю.ЛЮБИМОВ: Высоцкий. Я счет веду от его поэтического дара, и назначаю его, потому что он сам… Я его не сравниваю, но просто, что он – поэт и интересное явление, раз страна поет.
В.ПОЗНЕР: Да конечно. Вся страна. Вся.
Ю.ЛЮБИМОВ: Да. А меня убеждают власти, что «вы все преувеличиваете».
В.ПОЗНЕР: Раз вы затронули тему Высоцкого… Вы его назвали самосожженцем.
Ю.ЛЮБИМОВ: Где-то — да. И если уж мы с вами затрагиваем столь серьезные темы, то когда мне Юрий Владимирович…
В.ПОЗНЕР: Андропов?
Ю.ЛЮБИМОВ: Да. И меня называли «Юрий Владимирович» все. Видно, такой авторитет этой организации. «Вы всё преувеличиваете». Я говорю «Это вы всё увидите завтра, преувеличиваю я или нет».
В.ПОЗНЕР: Вы имели в виду пьесу с Высоцким?
Ю.ЛЮБИМОВ: Смерть его. Когда я просил помочь, чтобы не было Ходынки, мне отвечено было: «Вы все преувеличиваете всегда». Вы знаете, что я не принял его детей.
В.ПОЗНЕР: Да, да. Это я знаю.
Ю.ЛЮБИМОВ: Да. И он меня обнимал, что он счастлив, что не попали его дети. И высказался мне наивно: «Вы поймите, что какой же это позор был бы».
В.ПОЗНЕР: В Театре на Таганке есть особое место, в котором я имел честь быть несколько раз, может быть, 5-6 раз. Это ваш кабинет, стены которого исписаны выдающимися, великими, и некоторыми не очень великими людьми (есть всякие). Но это такое, знаете ли, музей прямо. Не знаю, как это назвать.
Ю.ЛЮБИМОВ: Катя просила, но ей отказали. У ушедшей дамы. Чтобы это был музей. Было отказано. То нет туалета (тоже не разобрались – есть там туалет, даже два)…
В.ПОЗНЕР: Вы рассказывали о том, что, по-моему, в 1980 году к вам туда пришел тогдашний секретарь Московского горкома партии Гришин, он же член Политбюро уже был к этому времени, если мне не изменяет память. И увидел, что какие-то иероглифы, и сказал: «Это китаец?» И вы сказали: «Нет, это японский». И он сказал вам перевести, мол, чтоб понятно было, что там написано. Но, вы, конечно, не перевели. Но потом вы сказали: «Если меня уволят, я за свой счет все стены покрашу в белый цвет».
