Известный тележурналист, публицист и писатель Владимир Владимирович Познер в основном прославился интересными интервью. К нему в студию приходят известные политики, представители Фемиды, режиссеры, актеры, композиторы, эстрадные кумиры… И к каждому из них у него есть свой подход. Нам же захотелось сделать интервью непосредственно с Познером, узнать его поближе, хотя, казалось бы, в автобиографическом романе «Прощание с иллюзиями» все сказано. И все же…
– В вашей книге мама занимает очень важное место. Лично мне, как женщине, жаль вашу матушку, которой пришлось уехать из Франции сначала в Америку, а потом за сосланным мужем в чужой Советский Союз. Ну прямо декабристка какая-то.
– Сравнение мамы с декабристками очень для меня приятное, только моего отца никто не ссылал. Уехать в Советский Союз со своей семьей – было личным решением моего отца. А то, что мама не хотела расставаться с отцом, – очевидно, она его очень любила…
– Вашу маму вы относите к редкому числу «однолюбов», тогда как отца к противоположному виду – мужчин, которых величают донжуанами. А вы, по отношению к женщинам, – «кто»?
– В этом смысле есть принципиальная разница между мужчинами и женщинами. Женщина ищет того, кто защитит ее и особенно ее детей, и, кстати, в животном мире та же картина. Знаю это как биолог. А мужчина ищет – как бы пошире распространить свое потомство. Что касается меня, то я очень ценю женщин и люблю… Но при этом во мне крепко «сидит» воспитание, согласно которому: «Пока ты не женат, то можешь иметь столько женщин, сколько женщин хотят тебя иметь. Но если уж женат, то желание обладать другой женщиной надо сдерживать».
– Ваша первая любовь – ирландка Мэри. Через много лет, будучи в Америке, вы хотели встретиться с этой женщиной, но она отказалась. Почему?
– Мэри не захотела со мной увидеться. На тот момент мне было за пятьдесят, а ей ближе к 80, и, конечно, она постарела. Моей крестной матери она так объяснила свой отказ: «Пусть Влад запомнит меня такой, какой помнит меня!» Я был тронут тем, что Мэри осталась настоящей женщиной.
– Вы пишите, что любите ирландцев. А если выбирать из трех великих писателей – Бернарда Шоу, Оскара Уайльда и Джеймса Джойса, у кого бы вы взяли интервью?
– Замечу, что ирландцы и русские очень похожи. Что же касается этой блестящей тройки, то выбор сложный. Судя по всему, самый тяжелый для интервью – автор «Улисса» Джойс. Он был страшным интровертом, так что вряд ли удалось бы поговорить по душам. Проще всего было бы с Бернардом Шоу, человеком открытым, с потрясающим чувством юмора… Хотя, черт его знает. А остроумный, тонкий Оскар Уайльд – кто отказался бы взять у него интервью? По виртуозности слова Уайльда можно сравнить с Владимиром Набоковым. – Владимир Набоков практически всю жизнь жил в гостиницах. Для вас важен дом или же вы чувствуете себя «везде» и «нигде»?
Ощущение дома для меня важно, но, скорее, в локальном значении. «Везде и нигде» подходит ко мне очень точно и преследует меня довольно давно. Я чувствую себя «везде», то есть живущим одновременно в трех странах – России, Америке и Франции, и при этом как бы «нигде». Известно, что за все приходится платить. То, что я получил колоссальную возможность увидеть мир и благодаря этому обогатиться духовно, – одна сторона медали. А другая – нет корней, нет рядом друзей, с которыми знаком 40 лет.
– В вашей книге «Прощание с иллюзиями» есть и сексуальный аспект, не так ли?
– Ну?! В американской книге «Прощание с иллюзиями», вышедшей в США и ставшей бестселлером, нет рассказа о моем первом сексуальном опыте, который произошел в Берлине, когда мне исполнилось 17 лет… В американской книге есть только история моей любви в Петербурге. С российским же читателем я хотел быть максимально откровенным.
– Не боитесь, что вас будут сравнивать с автором книг «Низкие истины» и «Возвышающий обман» Андреем Кончаловским?
– В отличие от Кончаловского я не называю фамилий женщин, с которыми были любовные отношения, и отзываюсь о них исключительно хорошо. К тому же у меня нет желания выставить себя в качестве неотразимого любовника.
– Кончаловский открыто называет себя циником, то есть «человеком, который знает – чем все закончится»… А вы, после того как попрощались со всеми иллюзиями, о чем рассказали в своей книге, кем остались – циником, романтиком, реалистом?
– Циник, на мой взгляд, – это тяжелая форма заболевания, которой я не страдаю. В какой-то мере я – романтик, а также, вне всякого сомнения, реалист. Хотя всегда настроен позитивно и заранее не говорю «нет». Я давно заметил, что в России первый ответ людей на предложение: «Нет, это невозможно». Тогда как у американцев всегда: «Да, давайте рассмотрим». С другой стороны, в отношении политики у меня уже нет иллюзий. И тем не менее от несправедливости мира очень страдаю, – и говорю об этом совершенно серьезно. Когда вижу детей, умирающих от голода в африканских странах, – страдаю. Когда вижу ужасы жизни других людей, – страдаю. Мне кажется, эта черта не характерна для большинства людей в России.
– Вы никогда не хотели быть приближенным к власти?
– Я не люблю власть, и не люблю быть во власти, и мне неприятна власть над другими людьми, и во мне напрочь отсутствует мессианство…
– На Первом канале прошел американский фильм «Клан Кеннеди». Джон Кеннеди, на ваш взгляд, – продукт американского общества или исключительное явление?
– В этом фильме показано, что клан Кеннеди начался с деда будущего президента – бутлегера, разбогатевшего на незаконной продаже спиртного; и был потом гуляка, женолюб, твердо убежденный, что, сделав своего сына президентом Америки, он реализует свое «я». Старший сын Джо, говорят, был самым блистательным из братьев, но он погиб на войне… Конечно, в Джоне Кеннеди поразительно сочетались обаяние, красивая внешность, великолепная речь, католицизм в плане ощущения вины… В короткий отрезок правления Кеннеди Америка достигла пика своего влияния на весь мир. Убийство Кеннеди поставило точку на росте влияния Америки, и уже сегодня Америка – это джинсы, кока-кола, пока еще хорошая жизнь…
– С братьями Кеннеди любовно связана Мэрилин Монро – секс-символ эпохи… Кого из знаменитых актрис вы считаете самыми сексуальными?
– Есть несколько великих актрис – Моника Витти, Одри Хепберн, Софи Лорен, Вивьен Ли, Жанна Моро в молодости, Симона Синьоре… Например, Мерил Стрип – феноменальная актриса, но сказать, что она сексуальная, лично я не могу. Сексуальная женщина – та, которая пробуждает мужское начало.
– Ваша жена – бизнес-леди Надежда Соловьева… Наблюдая за ней на музыкальных мероприятиях с участием западных звезд, которых она привозит в Россию, мне кажется она дамой жесткой, острой на язык…
– Надежда, как говорят американцы, «сама себя сделала», и никто ей особо в этом не помогал. Острая на язык, это правда. С одной стороны, она признает только равноправие между мужчиной и женщиной, а с другой – женщина страстная, очень заботливая и, главное, умеющая любить. Еще – она уютная, смешная, остроумная. Если говорить о недостатках, которые есть у каждого человека, то Надежда чересчур категоричная в своих оценках. Надежда любит красивые вещи, драгоценности, и мне в ней это нравится. Я тоже люблю красивые вещи, автомобили… Другое дело, что ради них ни я, ни она не будем воровать и изменять своим принципам…
– В «Прощании с иллюзиями» вы рассказываете случай из детства, когда украли у своей тети пять долларов. Не стыдно об этом вспоминать?
– Когда я, 12-летний мальчик, увидел в антикварном магазине кавалерийскую саблю, которая стоила пять долларов, то страшно захотел ее купить. Поэтому пять долларов украл из бумажника своей тети, которая у нас жилa и была довольно бедной. Потом разыграл историю, как я нашел пять долларов на улице, чтобы объяснить покупку сабли. Моя тетя, считавшая каждый цент, сразу обнаружила пропажу и рассказала об исчезнувших долларах моей маме. Состоялся трудный разговор с отцом, который объяснил мне, что я вор, украл у человека, у которого нет денег. Разговор с отцом очень сильно подействовал на меня, поэтому я и написал о своем позоре в книге.
– На ваш взгляд, можно ли научить журналистике?
– Нельзя. Для того чтобы стать журналистом, помимо определенных качеств, одно из которых любопытство, у человека должна быть, так сказать, общественная жилка. А еще нужен жизненный опыт. Когда 18-летний молодой человек идет на журфак, то он ничего не знает ни о себе, ни о жизни? Научить его правильно написать заголовки можно. А дальше-то что? Я сторонник Школ журналистики, куда человек приходит после другого образования и после того, как он немножко пожил. Факультеты журналистики, на мой взгляд, бесполезны. Помимо профессиональных вещей есть основа журналистская, и ее можно получить только в процессе жизни, от жизни и от встреч с людьми. Поэтому журналистика – профессия далеко не романтическая, как некоторые думают. Она довольно тяжелая, хотя и невероятно увлекательная.
– Насчет романтики. Когда я спросила у Юрия Шевчука: «Что для него Париж – поэзия, флер или страна «свободы, равенства и братства», то рок-музыкант ответил: «Неужели я должен сделать выбор между Бастилией и кафе «Шанталь»? А что для вас означает Франция?
– Шевчук правильно говорит, потому что Париж – это и то, и то: и город невиданной красоты, гармонии, романтики, уюта, и город революций. Он представляет единое целое, и выбирать между романтикой и свободой не приходится. В нем нет «или – или».
– Можно сказать, что Франция – самая свободная страна?
– Ну, не знаю! Думаю, что французы относятся к очень свободолюбивым народам. Но я бы не удивился, если бы кто-то сказал: «Все-таки самая большая свобода и демократия сегодня в скандинавских странах – в Швеции, Норвегии, Дании». Это связано с тем, что скандинавские страны – протестантские, а протестантизм пошел дальше, чем католицизм. Франция же в своей религиозной и исторической основе католическая страна. Допускаю, что реальной свободы в Скандинавии больше, а вот свободолюбия у французов не занимать. Ощущение важности личной свободы во Франции очень сильно.
– В своей книге «Тур де Франс» вы пишите: Франция – светская страна. Как вы думаете, чтобы страна стала более свободной, она должна находиться на расстоянии от церкви?
– Конечно. Ведь церковь строится на подчинении и на вере. Вы не имеете права сомневаться, а должны принять все так, как в Библии, Евангелие. Например, что через три дня после того, как распяли Христа, он вознесся. Надо принять и непорочное зачатие. Но я биолог по образованию, и знаю, что этого не может быть. Я это знаю наверняка. Но мне говорят: «Это святотатство!» – Какая же это свобода? А если ты смеешь сомневаться, то начинаются большие неприятности. Церковь как организация – сплошная несвобода.
– В романе представителя первой волны русской эмиграции Гайто Газданова «Вечер у Клэр» молодой человек получает от более опытного мужчины наставления: никогда не становиться убежденным человеком, не делать выводов, не рассуждать, и стараться быть как можно более простым. Что бы вы посоветовали молодежи?
– Человек не может не быть в чем-то убежденным. Я бы сказал, что надо сомневаться и надо спрашивать: «Почему?» Когда мы маленькие, то «почему» – наше главное слово: «Почему солнце светит?», «Почему дождь мокрый?» Это любопытство, это «почему» нас двигает вперед. Но поскольку это происходит помимо нас, я бы не стал советовать молодому человеку, чтобы он постоянно задавался вопросом: «почему?». А вот сомнения – очень важная вещь. Когда возникает сомнение, то работает голова. Поэтому для меня странно звучит: «Не надо быть убежденным или не надо делать выводы». Конечно, мы делаем выводы – от простых до очень сложных. Другое дело, что нельзя быть предубежденным. И нельзя ничего принимать на веру, ничего вообще. Необходимо всегда задаваться вопросами.
– Какой главный вывод вы сделали после того, как вышел фильм «Тур де Франс» и книга? Для чего нужно было колесить с молодым Ургантом на велосипедах по всей Франции, а потом описать этот легкомысленный путь в книге?
– Я стал делать фильм главным образом потому, что очень люблю Францию, и мне очень хотелось, чтобы мой зритель ее лучше узнал и по возможности полюбил. По этой же причине и написал. Для меня эта поездка на родину оказалась очень важной, помимо журналистской цели. Ведь я узнал всю Францию. Одно дело жить в Париже и на лето уезжать в отпуск на Средиземное море. А путешествие, которое мы совершили с Ургантом, привело нас в те места, куда по своей воле, возможно, я бы не поехал. И я общался с людьми, с которыми бы не общался, если бы не журналистское задание. Оказалось, что во Франции в любом месте мне хорошо. В отличие от Америки, где, обожая Нью-Йорк, я в некоторых местах чувствую себя неуютно. А во Франции оказалось везде хорошо! Это была большая неожиданность.
– Приятно открывать города, куда можно приехать жить, уйдя на пенсию?
– Приятно – даже не то слово. Радостно убеждаться в том, что вот где мне хорошо, а я этого и не знал. А еще есть маленькие городишки, где все нравится, и я счастлив. Я абсолютно не жалею – как сложилась моя жизнь. Мне очень повезло. Но при этом полагаю, что доживу свой век во Франции.
– Валентин Катаев в своих «Репортажах из Буживаля» сделал вывод, что лучший пример дружбы между Россией и Францией – это союз Ивана Тургенева и Полины Виардо. Есть ли у вас пример более свежей дружбы между нашими странами?
– Когда один человек влюбляется в другого – это не имеет отношение к дружбе между странами. Впрочем, я вообще не очень верю в дружбу между странами. Но в результате определенных исторических событий какие-то страны становятся ближе, а какие-то – нет. Все-таки отношения России и Франции – особенные и очень давние. Вспомним, что еще дочь Ярослава Мудрого вышла замуж за французского короля. Во времена татарского ига эта связь была прервана, а потом очень долго восстанавливалась. Не будем забывать, что в прошлом Франция была страной номер один в Европе, а может, и в мире, и все французское считалось главным. Недаром именно в России среди интеллигенции и знати французский язык был едва ли не важнее русского. То есть наша тяга к Франции была гораздо больше, чем ее к нам. Даже, несмотря на войну с Наполеоном, притяжение России к Франции оставалось. Правда, массовая эмиграция после революции русских во Францию и доступность выдающихся русских художников и писателей – все это возбудило интерес Франции к России. Таким образом, между нашими странами существует куда более тесная связь, чем, к примеру, между Россией и Германией, или Россией и Испанией.
Автор: Ангелина Христюк
Источник: Трибуна
