14 марта нас посетил Познер. Еще раз утвердилась в своем восхищении этим человеком. Как минимум, тем, что он почти в 80 лет выглядит и ведет себя как Мужчина. Я уж молчу оего умении рассуждать и формулировать свои мысли. В общем, я побывала на пресс-конференции, уже написала вместо заявленных редактором 7 тыс. знаков 12, решила не ждать выхода газеты и опубликовать их здесь. Итак,
Владимир Познер о новой книге, российских политиках и свободе СМИ
Новосибирск посетил культовый журналист Владимир Познер. В рамках презентации своей книги «Прощание с иллюзиями» 77-летний телеведущий после ночного перелета из Парижа провел ряд встреч с представителями СМИ, студентами и потенциальными читателями.
Впрочем, как и следовало ожидать, людей интересовала не столько книга, сколько сама личность автора, который, казалось бы, знает ответы на все животрепещущие вопросы. Познер рассказал новосибирским журналистам о непростой судьбе своего произведения, о журналистском долге и других вещах, тесно связанных с его третьей Родиной.
— Владимир Владимирович, расскажите, пожалуйста, почему вы выпустили книгу именно сейчас? Этому способствовали какие-то события в стране?
— Помнится, в анонсах книги еще написано что-то вроде «ужасающая правда» (смеется). Не знаю, кто это написал, но точно не я. Это пиар издательства. А вот созвучна ли эта книжка времени или нет — решать уже не мне, а читателю. Пока она пользуется необыкновенным успехом! Меня это удивляет, ведь это не «развлекуха».
— Тогда расскажите, пожалуйста, о книге.
— Это, можно сказать, случайная книга. Я бы, наверное, не написал ее, если бы не мой приятель, американский режиссер и писатель Брайан Кан. Сначала книга была написана по английски, поскольку она в значительной степени автобиографична, а жизнь моя начиналась не в России. Но я писал ее с мыслью, что потом переведу.
Эта книга далась мне очень тяжело, я бы даже сказал, со страданиями. Поэтому когда я ее закончил в 1990 году, я не мог даже думать о том, чтобы ее переводить. А доверить эту работу кому-то другому тоже не мог: книга очень личная, местами даже интимная. Я думал, что пройдет какое-то время, я успокоюсь и займусь этим. Прошло 18 лет. В 2008 году я действительно вернулся к ней, перевел, перечитал… И понял, что за эти годы многое изменилось и во мне, и в мире. Мне не хотелось, чтобы она вышла вот так. С другой стороны, я не хотел ее менять, делать вид, будто в 1990 году я думал также, как думаю сегодня. Тогда я решил написать комментарии и вставлять их по ходу текста, выделяя другим шрифтом. Эти комментарии касаются и самой книги, и того, что сейчас происходит в России. И я необыкновенно счастлив, что это, наконец, сделано. Просто гора с плеч!
— В книге приведены результаты прошлогоднего исследования «Левада-центра», свидетельствующие о том, что 22% населения хотели бы уехать из России навсегда. Как думаете, Ваша книга будет способствовать заметному увеличению числа таких желающих?
— Не думаю, чтобы моя книга подействовала таким образом на большое количество людей, но кое на кого может и подействовать. Она не очень оптимистична в отношении ближайшего будущего России. И если бы мне было 20 лет и я прочитал эту книгу, я бы подумал, что в этой стране, наверное, будет хорошо, но лет через 20, когда мне уже будет 40. И чтобы состояться, мне бы лучше уехать. Но я не думаю, что это мощный импульс.
Однако я действительно считаю, что пройдет заметное для человека время, прежде чем Россия станет нормальной страной. Я не люблю это слово, но, думаю, вы поняли, о чем я говорю.
— В связи с этим вопрос: а как, на ваш взгляд, этого добиться? Как заставить русский народ работать?
— Слово «заставить» мне не очень нравится, хотя оно очень наше. Я бы говорил о том, как сделать так, чтобы каждый отдельно взятый человек работал, и почему в некоторых странах работают, а в некоторых — нет. Во-первых, человек должен понимать, что эта профессия — его. Здесь большую роль играет образование: школа должна дать человеку ответ на вопрос: «А в чем заключается мой талант?». У нас школа этим не занимается. Во-вторых, естественно, за работу нужно достойно вознаграждать.
Я бы сказал, что бездельники есть везде, но в России с этим хуже, чем во многих других странах. На это есть исторические причины, и одна из них — религия. Религия, которая всегда побуждала людей к труду, — это протестантизм. Его исповедует Скандинавия, большая часть Германии и Англии, Америка. И там совершенно другая этика работы! К сожалению, православие подобного не внушает. И если проранжировать страны по качеству жизни, уровню демократии и другим подобным показателям, то впереди будут протестантсткие, далее — католические, а затем уже — православные. Судите сами, в Европе три православные страны: Греция, Болгария и Россия.
— Кого бы Вы назвали героями нашего времени, людьми, определяющими жизнь в России?
— Я хотел бы вернуть вас к тому человеку, который сформулировал это понятие, а это был Михаил Юрьевич Лермонтов. Так вот, герой его времени, если вы помните, — это Печорин. Человек не очень симпатичный: желчный, разочарованный, внешне циничный, на самом деле — одинокий, совершающий иногда очень плохие поступки. И если понимать героя, как человека, характерного для эпохи, то я думаю наш герой не так уж сильно отличается от Печорина. Но отличается, потому что Печорин более воспитан, более интеллигентен. А герой нашего времени тоже довольно циничен, его интересует, в основном, он сам. Он стремится, прежде всего, к деньгам, потому что понимает, что деньги сегодня — это если не все, то очень много. Он мало кому верит, если вообще верит. И он довольно одинок.
— Как вы считаете, в каком состоянии сегодня находится российская журналистика?
— В плохом, и на это есть несколько причин. Когда в Советском Союзе, наконец, вместо пропаганды появилась журналистика, не было более популярных людей, чем журналисты. А когда по телевизору шли такие программы, как взгляд, просто на улицах никого не было! За такими изданиями, как «Московские новости» и журнал «Огонек» люди вставали в очереди! И журналистам в какой-то момент показалось, что именно они решают судьбу страны.
Все было ничего до 1996 года, когда в России состоялись президентские выборы, перед которыми господин Ельцин имел поддержку 5% населения, а господин (или товарищ?) Зюганов — более 30%. И было совершенно очевидно, что следующим президентом России будет Зюганов, и мы вернемся к коммунистической партии.
Тогда господин Березовский, который владел ОРТ (ныне — «Первый канал») и господин Гусинский, который владел НТВ, договорились сделать все возможное, чтобы не дать слово Зюганову, «мочить его», употребляя выражение нашего пока премьер-министра, избранного президентом. И всячески поднимать рейтинг Ельцина. Но не бесплатно.
Речь не о деньгах, а о причастности к власти. Они это сделали, состоялся второй тур, и генерал Лебедь, который пришел третьим,, призвал своих избирателей проголосовать за Ельцина. Выиграл он или нет, никто не понимает до сих пор. Но тогда журналисты перестали быть журналистами. Они занимались пропагандой и пиаром, а не журналистикой. С этого момента отношение к журналистам в России стало меняться, и сегодня в списке профессий, вызывающих наибольшее доверие, журналистика находится где-то в конце.
Еще одной причиной этого стала вертикаль власти президента Путина. Страну он получил, прямо скажем, в тяжелом состоянии. И, по-видимому, правильно решил, что единственный способ собрать ее снова — установить жесткую вертикаль власти. И, конечно, это сказалось на журналистике и, в первую очередь, на телевидении. Там существуют четкие ограничения по поводу того, что можно и чего нельзя.
Причем, в отношении свободы прессы была принята, на мой взгляд, весьма циничная линия поведения: чем меньше аудитория, тем выше свобода. Поэтому основные ограничения применялись и применяются, хоть уже и в меньшей степени, к так называемым федеральным каналам. А журналисты пошли на очень серьезные компромиссы. И понимание того, что такое журналистский долг и нужен ли он вообще, исчезло. Я считаю, что у журналиста один долг — это долг перед аудиторий. А больше он никому ничего не должен: ни правительству, ни партии, ни хозяину. Вы можете возразить: «Страшно!» Но это разве страшно! Вот в Советское время, да, было действительно страшно. Я по этому поводу всегда вспоминаю хорошее стихотворение Евгения Евтушенко: «Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее, он знал, что вертится земля, но у него была семья».
— А вам приходилось идти на компромисс?
— Конечно! Жизнь без компромиссов невозможна. Приведу пример: есть люди, которых я пока не могу пригласить в свою программу. Первый канал покупает мою программу, и Константин Львович Эрнст имеет право знать, кого я собираюсь приглашать. И он может сказать: «Нет, не хочу!».
А ведь до того, как я стал делать программу «Познер», я делал хорошую программу «Времена». Пока не пришел к власти Путин, после чего стало невозможно говорить о разных вещах, и я закрыл программу. Решил делать интервью один на один — это проще. Но до этого мы с Эрнстом договорились, кого я не могу приглашать. Это компромисс. Но не предательство.
— Как Вы считаете, должен ли журналист быть оппозиционным?
— Мой ответ: «Да, должен». Но давайте поймем, что в данном случае имеется в виду под словом «оппозиция». Журналист — это тот человек, который занимается информированием. Так вот, наша задача, как я ее понимаю, — обращать внимание на проблемы, на то, что не в порядке. За это нас не любят, да и не должны любить. Один английский журналист сказал: «Мы не говорим своим детям, кем работаем, потому что их за это в школе бьют!»
Ну кто во всеуслышание скажет о проблемах, кроме журналиста? Кто доведет эту информацию до общественности и до власти? Власть сама никогда не будет говорить, что где-то непорядок.
Мне говорят: «А почему вы всегда чернуху показываете, почему нет ничего позитивного?» Во-первых, это не так, а во-вторых, как только будет что-то позитивное, власть немедленно об этом сообщит и припишет заслуги себе. Никто не будет скрывать хорошее. А вот плохое — да. Так что в этом случае мы в оппозиции. Журналист лает, как цепной пес, или свистит, как полицейский.
Но никто не требует от журналиста, чтобы он решал проблему или даже подсказывал, как ее решать. Он лишь должен довести информацию до аудитории как можно более широко, невзирая на собственные политические пристрастия. И тогда зритель или читатель сам решит, что он думает по этому поводу, а власти не удастся что-то скрыть.
— После перестройки прошло 20 лет, а демократии в стране так и нет. Каково ваше мнение на этот счет?
— Демократии в России нет, но не потому, что есть люди, которые ее ущемляют, хотя они есть. Демократии нет в мозгах. А так называемая демократическая оппозиция на самом деле не является демократической. Она является большевистской, потому что она категорична и не слушает никого кроме себя. Но иначе и быть не может! Я настаиваю, что мы живем еще в Советской России, потому что люди, которые управляют страной — это не хорошие или плохие люди. Это люди, которые родились и выросли в Советском Союзе, были пионерами, комсомольцами. Они сформированы той страной. Какие они демократы?
Помню, я брал интервью у Ельцина, когда тот был в опале. Я спросил: «Борис Николаевич, а вы демократ?» Он ответил: «Конечно, нет! Вы же знаете, в какой стране я родился и вырос, членом какой партии был! Может быть, общаясь с демократами, я чему-то научусь. Но я не демократ». Умный ответ! А главное, честный. На все требуется время. В западных странах демократия развивалась долго, прежде чем стала системной. И я думаю, что так неизбежно будет и в России.
Интервью от блоггера ЖЖ nebratchanka
В редакции «МС»
Познер в Новосибирске: «В определённой степени я мамонт, только бивни никому не дам отпиливать»
О своих «Прощаниях с иллюзиями»
Это книга для меня очень важная. Это некоторый итог, некоторая исповедь. Эта книга очень тяжело далась мне, потому что я пытался понять, как я терял веру, не религиозную, а политическую, если угодно, и пытался разобраться в отношения с моим отцом, которые были очень сложными. Это было довольно болезненно, тяжело.
Конечно, она писалась не по-русски, потому что всё ж таки это в значительной степени автобиографическая книга, а моя жизнь начиналась не на русском языке, а на французском и на английском почти одновременно. Я думал, я её напишу и потом, конечно, переведу на русский язык. Писал я мучительно, тяжело, иногда хотелось всё бросить, уничтожить. Неожиданно для меня в Америке она стала бестселлером, она была в списке газеты The New York Times, самом престижном, в течение 12 недель. Я этого не ожидал, потому что это всё-таки серьёзная книга, а не детектив. Но я никак не мог её перевести, и я решил ждать, пока у меня какое-то равновесие восстановится. Никому я не мог отдать перевод, потому что это моя книжка — я не хотел, чтобы кто-то ещё меня интерпретировал в переводе. В общем, прошло 18 лет, прежде чем я её перевёл — в 2008 году, а вышла она в 1990-м.
Я её перевёл, перечитал и, конечно, понял, что столько изменилось за эти 18 лет, что она не может выйти в том виде, в котором она была в Америке. Полтора года я ещё подумал над этим, [и я добавил] некоторые комментарии, которые я введу в текст другим шрифтом по поводу написанного и по поводу сегодняшнего дня. Вот что и вышло в феврале этого года.
О главной иллюзии современной России
Я боюсь делать такие обобщения. Иллюзия — это всё-таки что? Когда человек предполагает что-то, верит во что-то, а это не так. Иллюзия — это очень плохо. Потому что неизбежно будет разочарование, а оно тяжёлое — когда ты сильно во что-то веришь, а потом оказывается, что это неправда. Мне кажется, что сегодня в России вообще мало веры во что-либо. И, может быть, это одна из самых главных проблем — что бы ни говорили, всегда говорят «Нет, это неправда». Причём люди не виноваты в этом — на мой взгляд, по крайней мере. Это результат опыта, причём многолетнего. Не 10 и не 20, а гораздо больше лет. При отсутствии веры, я не имею в виду религиозной, очень трудно добиться чего-то. Нужно верить, что ты это можешь, в этом есть смысл, что это будет оценено, человеку это надо. Это проблема, а не иллюзия, так мне кажется.
О проекте «Общественное телевидение»
Давайте уточним, что мы имеем в виду, когда говорим «общественное телевидение». Мы имеем в виду такое телевидение, которое не зависит от власти вообще, категорически никак, и которое не имеет хозяина частного и не зависит от рекламы. Такое телевидение существует в 50 странах, самое известное — BBC в Англии. В Европе только две страны, в которых нет общественного телевидения: одна называется Российская Федерация, и другая — Белоруссия.
С тех пор, как Медведев — президент Медведев — высказался в пользу создания общественного телевидения примерно полгода тому назад, было выделено две группы людей, которые работали и продолжают работать над концепцией для России и над проектом закона «Об общественном телевидении». Одна группа — при Кремле, другая — при Совете при президенте по гражданскому обществу и правам человека, я работал в этой группе. 1 марта мы положили на стол президенту свои соображения, обе группы, и он сказал: «Давайте ещё месяц поработаете». Так что по идее будет создаваться общественное телевидение в России.
У меня есть некоторый скепсис по этому поводу, потому что такое телевидение означает принципиальное изменение политики. Я не очень понимаю, как может измениться политика на таком пятачке, а кругом — другая политика. А чтобы менялась кругом политика, пока я это не очень вижу. Но работаем очень серьёзно над этим, по крайней мере, чтобы было чувство, что мы сделали всё, что могли, чтобы такое телевидение было.
О Первом канале и «Дожде»
Пока Первый канал будет покупать мою программу, я буду её делать. Я не работаю на Первом канале. Я когда-то поклялся, что никогда не буду работать ни на какое правительство, ни на какую партию, что я вообще не буду работать в штате никогда больше. И мне удалось добиться этого. Я свободный художник, скажем так. Мне очень нравится то, что я делаю, просто получаю от этого колоссальное удовольствие. И, как мне кажется, одна из причин моих удовольствий — это то, что определённому количеству людей эти программы нужны. Поэтому я буду продолжать их делать. Я не думаю, чтобы мне помешали. Всё-таки у меня ощущение, что атмосфера чуть-чуть становится более прозрачной.
Давайте забудем слово «проект» — оно какое-то неприличное. «Их Италия» — это фильм (документальный фильм Владимира Познера и Ивана Урганта, снятый в 2011 году, — прим. Тайги.инфо). В апреле выйдет 10 серий на Первом канале. Я работаю только с Первым каналом. Возможно, буду немножко работать с «Дождём». Я не знаю, получаете вы здесь канал «Дождь» или нет. Вроде Парфёнов и я сделаем такую программу, будет она называться «Парфёнов и Познер». Мы будем делать такую итоговую недельную программу на «Дожде». Это может быть довольно любопытно. У нас [с Парфёновым] очень хорошие отношения, мы давно друг друга знаем, но мы очень разные, и у нас очень разные бывают мнения. Так что очень может быть, что Леонид Геннадьевич может сказать: «Вот главные события этой недели». На что я скажу: «Ты, что, с ума сошёл, что ли? Это вообще не события, а черт-те что!» Она, конечно, будет политическая. Я не шоумен. Конечно, если будет какое-то очень важное событие в области искусства, например, выход фильма «Артист» — совершенно изумительная работа, мы можем это обсудить. Но главное — будет политика. То есть это не будет похоже на итоговые программы федеральных каналов, это я вам обещаю.
У меня нет контракта с Первым каналом, который запрещал бы мне работать на других каналах. Но есть некоторый риск, потому что пока что канал «Дождь» находится в довольно сложном финансовом положении. Познеру и Парфёнову надо же платить. Ну правда, мы же не бесплатно работаем. Скорее всего, они смогут получить под эту программу целевого рекламодателя, и тогда что-то может получиться. А то, что программа эта будет привлекать интерес самых разных сторон, — это факт, а дальше что за этим интересом может последовать — это вопрос. Потому что положение у нас довольно неустойчивое, несмотря на то, что нас всё время призывают к устойчивости.
О женщинах на экране
Почему я очень редко приглашаю в свою программу женщин? Когда Пугачёвой исполнилось 60 лет, я настойчиво стал её приглашать. Она вообще человек очень интересный и очень умный, поверьте мне. И очень самостоятельный. Она сказала мне: «Владимир Владимирович, я к вам в программу не приду. Мне, знаете, уже сколько лет, а вы даёте такие крупные планы. Я не хочу». И так очень многие женщины рассуждают. Не рассуждала так государственный секретарь Соединённых Штатов Америки Хиллари Клинтон — ей было всё равно. А когда я сказал: «Ну, Алла Борисовна, давайте мы сделаем так, чтобы не было такого крупного плана». Она сказала: «Тогда это будет не ваша программа». И она была права.
Ну вот у меня была Канделаки. Но ей ничего не надо скрывать, она наоборот всё показывает. Кто видел, помнит, что она была в этом красном платье с очень глубоким декольте. Так как она человек темпераментный, она в разговоре наклонялась ко мне, и товар был просто выставлен. И, конечно, все операторы знали, куда камеры направлять. Когда наступило время рекламной паузы минут через 15, её сопровождающий попросил: «Тина, не наклоняйтесь больше, пожалуйста». Это было чересчур.
Я думаю, если у меня будет Ксения Собчак, а она будет, конечно, она меня интересует, то у неё тоже нет боязни крупного плана. Но, например, вот я хотел [пригласить председателя Совета Федерации Валентину] Матвиенко. Да, хотел. Вопрос не в том. Матвиенко — третий человек в государстве формально. Вот, не дай бог, убьют, или погибнут в автомобильной катастрофе президент и спикер Думы, и всё — возглавляет страну Матвиенко. (Реплика из зала: «Не приведи господь!» — прим. Тайга.инфо.) Не приведи. Но это важная фигура. Интересно её показать — вам, час разговора один на один, с глазами и всеми делами. Ей тоже не 20 лет, между прочим«.
О том, как «разделать» посла США
У меня в программе был Майкл Макфол, который является послом США в России. Я никогда не ставлю себе задачи кого-то «разделать». Я считаю, что человек сам себя «разделывает», если это происходит. Он, конечно, на мой взгляд, был не слишком убедителен. Интеллигентен, атеист, но всё-таки он был немножко суетлив, это было видно.
Как я готовлюсь? Я очень готовлюсь. У меня есть редакторская команда, которая посылает мне отобранные материалы в большом количестве. То есть они шерстят газеты и так далее. Это надо внимательно прочитать и вычленить то, что мне важно. Сколько времени на это идёт — по-разному. Думаю, что на Макфола — ну, дня два.
О конспирологии и анекдотах
Официальная версия событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке — что, мол, это сделали террористы, захватившие самолёт, и так далее. У меня нет и грани сомнений, что это именно так. Все эти разговоры, что это американцы специально устроили, чтобы воевать с Ираком, хотя Ирак вообще не имел к этому никакого отношения… Или что якобы это сделал Израиль и, конечно, евреи. Но евреи всегда всё плохо делают — это известное дело. Да, я знаю, что есть люди, которые педалируют эту тему. Вообще, это стыдно. Это неуважение к тем, кто погиб. И к тем, кто остался жив. На самом деле, конечно, это было абсолютно ЭТО и не что-нибудь другое.
Сейчас, мол, обсуждается некий документ — так называемый «план Даллеса». Было два брата Даллеса — один был госсекретарём США, а другой возглавлял ЦРУ. Так вот якобы есть документ, из которого вытекает, что был некий план, разработанный Даллесом-госсекретарём и направленный на то, чтобы развратить и уничтожить советскую молодёжь с помощью кино и прочих, так сказать, подрывных действий. Это очередная история, когда мы всю жизнь ищем врага. Нам нужен враг. Не только нам — это все делают. В Америке тоже ищут — Ирак, Иран. Должен быть враг, который отвлекает и, главное, снимает ответственность. Не мы виноваты, а враг — америкосы чёртовы! Даллес! Хорошо бы ещё фамилия у него была типа Розенберг — совсем отлично. Ну не верьте же.
Советский Союз был, и не Соединённые Штаты его развалили, поверьте мне, а мы сами. И он сам развалился следующим путём. На чём держался СССР? На двух вещах — такой эпоксидный клей — вера и страх. И то, и другое были колоссальны. Постепенно вера стала улетучиваться, а потом и страх — и всё, кирпичи перестали держаться. Я помню 1970 год — столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Брежнев всего только шесть лет у власти. Какие ходили анекдоты! Я вам расскажу один: к столетию Ленина в парке культуры имени Горького открыли тир имени Фанни Каплан. Представляете, о каком уровне цинизма это говорит! Почти святотатство, если так подумать.
Конечно, американцы этому способствовали, как могли. Тот же «Голос Америки». А почему люди его слушали? До сорока миллионов человек слушали! Да потому что не было ничего, им врали, поэтому они слушали других. Это ж тоже не «те» виноваты. А как только стали говорить, что есть, перестали слушать. Поэтому все эти «планы Даллеса» я бы вам советовал отложить куда-нибудь в архив и забыть.
О Госдепе и оппозиции
О! У меня тут американец! Он спросил, верю ли я, что так называемая несистемная оппозиция получает деньги из США. Не верю совершенно. И, более того, если бы и получала, то давно их схватили бы и доказали бы, — легко! Это смешно. Опять. (Пересказывает, — прим. Тайга.инфо) Оппозиция не потому оппозиция, что она оппозиция, а оппозиция потому оппозиция, потому что они — предатели и продажные души, которые работают против своей страны на Америку! Вы себе, так сказать, пишете, нет? Володя Рыжков, например, — типичный предатель, это прям написано на лице, а уж Навального-то купили, так вообще! И так далее. Вообще это стыдно так говорить. В том числе и Путину.
О комплексах Михаила Прохорова
Я встречался с Прохоровым трижды. Первый раз я с ним встретился как с олигархом. Ну, олигархов у нас давно уже нет. Олигарх в строгом понимании — это человек, который имеет не только деньги, но и политическую власть. С тех пор, как Путин у власти, у «олигархов» нет её. У нас есть очень богатые люди — финансисты, называйте их, как хотите, но не олигархи. Значит, первый раз я встречался с миллиардером. Второй раз — с человеком, который возглавил партию «Правое дело». Третий раз — с кандидатом в президенты, и только поэтому встречался.
На меня он производит впечатление неоднозначное. Мне кажется, что он хочет доказать прежде всего себе, а заодно и всем остальным, что он может добиться того, что он хочет, что он добился в бизнесе и что он этого же может добиться в политике. Ему это стало интересно. И его результат подтверждает, что он сможет добиться: 20% в Москве, притом что у человека опыта никакого. Ведь против него работали три вещи: первая — у него нет политического опыта, вторая — упорно распространялись слухи, что это кремлёвский проект, и третья — он очень богатый человек, а у нас не любят богатых людей.
Причём, чем богаче, тем больше его не любят. Да вообще их нигде не любят, потому что завидуют. Конечно, считается, что они украли. Ну как можно признать, что человек заработал больше, чем ты, честно? Была такая история. Революция, Петроград, барыня посылает свою Дуню узнать, что там происходит, через час она возвращается: «Барыня, революция!» Да? И чего же они хотят? «Они хотят, чтобы не было богатых». «Странно, — говорит барыня, — мой прадед-декабрист хотел, чтобы не было бедных». В России вообще это культивируется — ненависть к успеху и успешным людям.
А Прохоров, в общем-то говоря, очень сильно выступил — пришёл третьим вообще, а в Москве — вторым. Значит, у него есть политическое будущее, и он хочет его развивать. По-человечески это довольно холодный человек, сдержанный, несомненно умный, с проблемами, с комплексами. Комплексы бывают и у очень высоких, и у очень маленьких. Это правда. Но, в общем-то, многие за него голосовали и не протестно. Многие сказали «Да, это гораздо лучше, чем всё остальное». (Реплика из зала: «У меня дочь пыталась за него проголосовать. Я ей помешала. Я ей напомнила вашу с ним встречу и Куршевель вообще. И у неё желание пропало», — прим. Тайга.инфо.) Он очень часто появлялся с целым автобусом, целым выводком очень красивых девиц. Ну и что? Бизнесу это, очевидно, не мешает. А почему это мешает политике? У нас какие-то странные, лицемерные представления. Именно ханжеские! При чём тут это? Ну вперёд, ура. Ведь он же не женат. Я не понимаю вообще. Личная или интимная жизнь людей меня интересует, если они ведут себя подло.
[Экс-главу Международного валютного фонда Доминика] Стросс-Кана, между прочим, подставили. Теперь мы все это знаем. Да, он дикий бабник. Это может быть опасно для власти. Если он не может с собою справиться, то Прохоров легко с собой справляется. Это совсем другое. Стросс-Кан, когда видит женщину, — ну, он не может. В конце концов, если посмотреть на эту даму, которую он якобы изнасиловал, — ей-богу, надо очень хотеть.О новом застое
У меня когда-то был хрустальный шар, куда я заглядывал и смотрел в будущее. Я этот шар потерял давно и с тех пор его не нашёл. Поэтому я никаких предсказаний не делаю. Это дело неблагодарное. Только попадаешь пальцем в небо. Это раз. Далее. Нет, мне не кажется, что у нас застой. Мне кажется, что это неправильная экономическая политика — в частности, гигантские предполагаемые траты на оборону опасны и контрпродуктивны. Наоборот, я считаю, что политически страна развивается, и как раз выход людей на улицы и протесты тому доказательство. Потому что в течение многих лет никто и никуда не выходил — им было всё равно. А люди, которые выходят на улицы, говорят: «Это моя страна, я за неё отвечаю, и я не дам всем остальным распоряжаться». Это называется гражданское самосознание. Это развитие политики.
Ну, и я никак не могу сказать о застое культуры. Я не согласен. Другое дело, что никто из нас, по-моему, не может быть доволен её общим состоянием. Но в то же время это очень привычное для России стремление: всё не годится, всё не то. Это неправильно и неполезно. Вообще, когда я слышу от граждан России, мол, знаешь, я туда-то поехал в отпуск и знаешь, как здорово, там нет русских, — я думаю: «Интересно. И про тебя ведь тоже так говорят». Я не представляю, чтобы так говорили американцы или немцы — им это в голову не придёт. Что это за комплексы? Что это мы так друг друга не любим? Странно, нет?
О «лошадиных задах» в регионах
Я говорил о том, что сила телевидения заключается в том, что человека видят одновременно все. Вот «Артист» — сегодня я пошёл в кино, завтра вы, послезавтра другой. А тут показали, и все одновременно видят. Я говорил это молодым телеведущим из регионов, которые очень гордятся тем, что их узнают на улице, они очень этим гордятся и думают, что они действительно очень важные. Я им говорил, что если каждый день в вашем городе, в вашей области или на всю страну показывать в прайм-тайм лошадиный зад, его тоже будут узнавать. Пройдёт лошадь, а люди: «О, смотри, это вот она!» Но когда перестанут показывать, забудут через две недели. Это же телевидение. Мы ничего не создаём — мы не художники, мы не пишем книг, не снимаем кино, не сочиняем музыку. Мы есть, пока мы есть. Мы ничего не оставляем после себя. Может быть, только редко-редко кто-то останется в памяти.
О Познере как о мамонте
Был такой замечательный советский — ну, «журналист» я не могу сказать, потому что в СССР не было журналистики, была пропаганда всё-таки, но замечательно писал, — талантливейший человек Александр Евгеньевич Бовин. Он работал, в основном, в «Известиях», был послом в Израиле «нашем». Как-то я его встретил, он был старше меня, он вернулся уже из Израиля, не писал ничего. И я у него спросил: «Александр Евгеньевич, как вам живётся?» Он был такой грузный, насупленный, усатый, он сказал: «Мне живётся, как мамонту». Я говорю: «Что вы имеете в виду?» Он говорит: «Вы представляете, они же вообще не умеют писать. Для них не существует знаков препинания, они вообще не понимают, как спрягать. Я мамонт».
Чувствую ли я себя мамонтом? Да, в определённой степени чувствую. Я не понимаю, почему мои коллеги так плохо относятся к собственному языку, почему они так небрежны с русским языком. Патриотизм, патриотизм! Это же прекрасный язык — русский. Что ж вы так пишете, что ж вы так говорите? Ужасно! А уж в интернете или смс: «Плиз, сделайте то-то». В русском нет слова «пожалуйста», правда? Длинно? Да ну. (Реплика из зала: «Так это везде происходит!», — прим. Тайга.инфо) Вот не надо, не везде. Не знаете, так не знаете! Конечно, интернет имеет некоторые влияния, но я говорю о том, как журналисты пишут и как они говорят по телевидению. «Около пятьсот». Во Франции этого вообще не может быть. Исключено! Поэтому да, в определённой степени я мамонт. Только бивни я никому не дам отпиливать.
Записала Татьяна Ломакина. Источник
«Прощание с иллюзиями» (Parting With Illusions) была написана Владимиром Познером в 1990 году на английском языке. Книга стала бестселлером в Соединенных Штатах. В течение 18 лет автор собирался перевести автобиографию на русский, но взялся за работу только в 2008 году, в процессе перевода сопровождая старый текст свежими комментариями.
Являясь гражданином США, Франции и России, Владимир Познер ощущает себя космополитом, так как у него нет ярко выраженного чувства Родины, потому что так сложилась его жизнь. «Меня всё время выдёргивали из моей среды», — говорит он.
«Журналист — это тот человек, который занимается информацией, информированием, не шоумен и даже не комментатор, а именно журналист. Наша задача, как я понимаю, это обращать внимание на проблемы, на то, что не в порядке, за что нас не любят и не должны любить. Кто скажет о том, что есть проблема, что что-то не в порядке, громко, чтобы все это услышали, кроме журналиста? Власть никогда не будет говорить о том, что что-то не в порядке. Поэтому, в этом смысле, мы в оппозиции, мы, как цепной пёс, лаем, или свистим, как полицейский. Но мы не решаем, и ни кто не должен требовать от журналиста, чтобы он решал, и даже чтобы он подсказывал, как решать — это не наш вопрос. Вот когда журналист начинает думать что он решает вопросы, что он эдакий такой, дескать, рыцарь ¬– он глубоко заблуждается. Он должен довести до сведения, причем как можно более широко, невзирая на собственные политические пристрастия. Будьте любезны показать, рассказать, как можно полнее, и уж тогда читателю, слушателю, зрителю решать, что он думает по этому поводу, и власть пускай знает, что не удастся это скрыть. В этом смысле, да, это оппозиция, но это не политическая оппозиция, это не выходить на улицу с плакатами, это не политическая, а журналистская активность.
Журналистика в России находится в плохом состоянии по трём причинам. До Горбачева в Советском Союзе журналистики не было, была пропаганда, и журналиста называли солдатом идеологического фронта, задача которого — разъяснять и продвигать политику партии. Хорошо выполняет — получает медаль, орден, повышение в чине, и может в конце стать генералом когда-нибудь, но всё равно солдат.
Когда при Горбачеве стало это меняться, появилась Гласность, не было никого популярнее, чем журналист. Когда такие программы шли, как «Взгляд», просто на улице никого не было, все смотрели. За такими изданиями, как «Московские Новости» и «Огонёк», люди вставали в гигантские очереди. Журналистам в какой-то момент показалось, что они и есть спасатели, что именно они решают судьбу страны. Они в это поверили, и это был первый момент, который привёл к плохим результатам, потому что они не понимали, чем они, на самом деле, должны заниматься, но вот они так занимались, и всё, вроде бы, было ничего до 1996 года. Господин Ельцин имел перед выборами поддержку 5% избирателей, господин Зюганов, или товарищ Зюганов, имел поддержку более 30% населения. И было совершенно очевидно, что следующий президент России — Геннадий Андреевич Зюганов, и возвращается коммунистическая партия, ну, не КПСС, а КПРФ, но, в общем-то, хрен редьки не слаще.
И тогда люди, владевшие СМИ, и в первую голову телевидение, а именно ОРТ, которым владел господин Березовский, и НТВ, которым владел господин Гусинский, договорились, что они сделают всё возможное, чтобы не дать слово Зюганову, и мочить его, употребляя выражение нашего пока премьер-министра и избранного президента, и всячески поднимать рейтинг Ельцина. Не бесплатно, была договорённость, не о деньгах, речь идёт о причастности к власти, к решениям. И они это сделали, и состоялся второй тур, потому что в первом туре Ельцин не выиграл. Третий претендент — генерал Лебедь, в результате некоторых переговоров призвал своих избирателей проголосовать за Ельцина.
Выиграл Ельцин или не выиграл — это ещё вопрос, до сих пор никто не понимает, а если и выиграл, то с маленьким перевесом. Но журналисты-то перестали быть журналистами. Журналисты занимались пропагандой, пиаром, как хотите, но не журналистикой. Они вам скажут: «Мы же не хотели, чтобы вернулись коммунисты». Понятно, но они, тем не менее, потеряли свою «девственность».
Вот с этого момента отношение к журналистам в России стало меняться. И сами журналисты вдруг почувствовали, что они не те. И в списке профессий, вызывающих наибольшее доверие, журналисты в самом подвале. Не доверяют нам. Доверяют отдельно взятым очень немногим. А журналистике, как таковой, перестали доверять.
Третья причина — это вертикаль президента Путина. Страну он получил в тяжелом состоянии, и, по-видимому, правильно решил, что единственный способ её как-то собрать, это установить такую жёсткую вертикаль власти. И это сказалось, конечно, на журналистике, и особенно на телевидении, где просто напросто есть жёсткие ограничения относительно того, что можно и что нельзя. Причём, в отношении свободы прессы была принята очень циничная, на мой взгляд, линия поведения — чем меньше зрителей, меньше аудитория, тем больше свободы. То есть если у вашей газеты 3,5 читателя, вы можете написать, что хотите. А вот если у вас 30 миллионов, то нет. И поэтому основные ограничения применялись и применяются в меньшей степени сегодня, но применяются к так называемым федеральным каналам: «Первый канал», «Россия» и НТВ. А журналисты стали, ну, так сказать… пошли на очень серьёзный компромисс. И сегодня понимания того, кто такой журналист вообще, есть ли у журналиста хоть какой-нибудь долг, и если есть, то какой, нет. А журналист должен информировать, и у него нет никакого долга, кроме одного — долг перед аудиторией, а не перед правительством, не перед партией, не перед хозяином. У него долг перед теми людьми, которые его читают, слушают или смотрят. Долг информировать, не дезинформировать, не частично информировать, не врать, не говорить полуправды. Мне могут сказать, что страшно, но разве страшно? Вот в советское время да, там было страшно. А сейчас чего страшного — ну, выгонят, ну, пойдёте в другое место. Я не говорю, что это совсем бесстрашно, но не так уж страшно. Поэтому сегодня журналистика, увы, в плохом состоянии…
Демократии в России нет. Её нет не потому, что есть люди, которые её ущемляют, хотя они есть, а её нет, потому что её нет в мозгах. Так называемая демократическая оппозиция таковой не является, она есть большевистская оппозиция, потому что она категорична, она не слушает никого, кроме себя, она не допускает существования другого мнения. Тот, у кого другое мнение — дальше начинается перечень матерных разных выражений, или не матерных, но оскорбительных. С одной стороны, это — болотная слизь, предатели, идиоты, а с другой, это — воры, убийцы, кровавый режим. Причём тут демократия, этого я не понимаю. Демократия — это, прежде всего, состояние мозгов. И в России пока мозги не демократические, и они не могут быть демократическими. Я настаиваю, что мы пока ещё живём в Советской России, потому что люди, которые управляют страной, и не потому, что они хорошие или плохие, это люди, которые родились и выросли в Советском Союзе. Ходили в советскую школу, были пионерами, комсомольцами, многие из них были членами КПСС. Они сформированы той страной, какие они демократы. В западных странах демократия развивалась долго, прежде чем она стала, так сказать, системой. И я думаю, это неизбежно будет и в России. Если мы верим в то, что существуют законы развития общества. Законы, а не то, что я сегодня так хочу, а завтра эдак, то, конечно будет демократия в России. Будет, конечно, со своими чертами, но вы думаете, что французская и шведская демократия — это одно и тоже? Нет, конечно, но основы, конечно, одинаковые и во Франции, и в Швеции, и то же самое будет и в России. Это что касается демократии.
Насчёт культуры некоторым кажется, что когда очень плохо — вот тогда искусству хорошо, и приводят примеры: вот, смотрите в царской России Николай I действительно «кровавый», тяжёлый, а там и Пушкин и т.д. и т.д., или там серебряный век российский или во Франции при Людовике XIV абсолютистском был Мольер. Я думаю, что страдания способствуют развитию искусства, без страданий художник — не художник. Это часть внутреннего состояния. Но я могу показать вам страны, где как раз всё очень тоталитарно, но чего-то с искусством и культурой не очень, ну, можно начинать с Северной Кореи, и есть целый ряд других. Я думаю, что нет, думаю, что демократия ни как не мешает, никак, но то, что при демократии… Ведь Черчилль говорил, что это плохой строй, плохой, но пока это лучшее, что мы придумали. Там много несправедливости, жестокости, и в самых демократических странах (наверное, это страны Скандинавии) всё равно человек страдает. Читайте Достоевского, человек страдает, он так устроен. Потому что он ищет чего-то, хочет понять, кто он. Он даже этого не будет говорить, но это так. Не опасайтесь за состояние культуры в условиях демократии…
…Религия, которая всегда наиболее побуждала людей к труду, это протестантизм, там совершенно другая этика работы. К сожалению, православие в этом смысле не внушает этого. Если посмотреть на православные страны, это Греция, это Болгария, это Россия. По ранжиру, если разобрать уровень жизни, качество жизни, уровень демократии, то, в общем, протестантские страны, католические страны, если говорить о христианских религиях, то внизу православные страны, ну, так сложилось, что тут делать…
В конце пресс-конференции Владимир Познер извинился, что не ответил на все вопросы в связи с плотным графиком программы визита. В течение дня прошли: встреча со студентами, творческая встреча с читателями в НГОНБ, творческая встреча с читателями и автограф-сессия в магазине «Плиний старший». К сожалению, не все желающие смогли попасть на встречи, люди стояли на лестницах и в коридорах. Все книги были раскуплены.
Познер в Новосибирске имел большой успех.
Постоянный адрес статьи:
