Поводом для встречи главного редактора журнала «Эстет» Алексея Черткова с Владимиром Познером стала только что выпущенная издательством «АСТ» книга известного телеведущего «Прощание с иллюзиями». Беседа в уютном ресторане «Жеральдин», которым владеют братья Познеры, не ограничилась обсуждением книги. Многое из беседы не было опубликовано в журнале и часть эксклюзивного интервью предлагается вниманию читателям SakhaNews.
Владимир Жеральд Дмитрий Познер — именно под таким именем (в честь своего отца Владимира, матери Жеральдины и крестного отца Дмитрия Волкова) в 1934 году был крещен в католической вере будущий телеведущий.
Непростое совпадение
– Один модный писатель недавно признался, что как только он заканчивает писать книгу, она становится товаром. Ваша книга не из этого ряда. Вы ощущаете себя писателем?
– Я написал несколько книг, но я не писатель, а журналист. Свою последнюю книгу «Прощание с иллюзиями» рассматриваю как подведение некоторых итогов, в какой-то степени это исповедь. Мои книги – это не товар, не товар. В ХХ веке появились писатели, использующие труд литературных рабов. Они благодаря этому издают бог знает сколько книг. К таким литераторам я отношусь, скажем так, сдержанно.
– Можно ли сказать, что вы сейчас живете и работаете в свое удовольствие?
– Да.
– Согласитесь ли вы с моим утверждением, что сегодня Познер – это бренд?
– Пожалуй, да.
– На обложке книги мы видим ваше фото. Предположим, там его не было бы. Что бы вы хотели, чтобы на ней было изображено?
– Я был бы вполне доволен, если на обложке написали бы только название книги и фамилию автора. И все. Я понимаю, издатели размещают узнаваемое лицо, считая, что книга будет лучше продаваться. Кстати сказать, в американском издании обложка имеет такой же вид. Там мой портрет.
– «В день моего рождения, в воскресенье первого апреля 1934 года, – пишете вы, – совпали все три Пасхи: католическая, православная и еврейская. Знак?» Знак чего?
– Стечения множества обстоятельств. Я и американец, и француз, и в какой-то степени русский. Вот это я и имел в виду…
– Вы писали эту книгу в конце восьмидесятых, когда «еще горела надежда перестройки». Иллюзии, с которыми вы расставались, относятся к этому периоду?
– Нет, эти иллюзии родились гораздо раньше, они возникли под воздействием многих обстоятельств, переживаний моих родителей. Когда я писал книгу, то было прощание с теми иллюзиями. Уже сейчас, в российском издании, в ней отражено еще и прощание с более поздними иллюзиями, которые относятся к Америке. Я писал эту книгу, уже живя в Союзе. Из Америки я уехал в 15 лет, и у меня были тогда совсем другие представления об этой стране.
Моя фамилия Познер
– Ваш отец рос в типичной русской интеллигентской среде. «Познеры, как и большинство русских интеллектуалов, – пишете вы, – горячо аплодировали Февральской революции 1917 года».
– Русской интеллигенции в феврале 1917 года казалось, что с отречением царя от престола и появлением республики наступают новые времена. Это как раз то, о чем русская интеллигенция тогда мечтала. Так же было, когда появился Горбачев с его перестройкой. Интеллигенция – это сугубо русское явление, некая прослойка людей, я бы сказал, либерально, демократически, прогрессивно или же коммунистически настроенных, которые приветствуют все то, что соответствует их убеждениям.
– В книге есть следующий пассаж, мимо которого вряд ли пройдут ваши недоброжелатели: «Еврейство – это нечто генетическое, определенное состояние мозгов, несменяемое и несмываемое, как, например, черный цвет кожи у негров». Что вы имели в виду?
– Вот, например: моя фамилия Познер, это фамилия еврея из польского города Познань. Если меня спросить, а чувствую ли я себя евреем, скажу: «Нет». Я себя ощущаю французом и могу объяснить, что это значит. И человек, который чувствует себя евреем, тоже может это объяснить. Это какое-то внутреннее состояние. Я не знаю, как это назвать: души – не души. Мозга! А насчет души у меня вообще сомнения есть. И опять-таки это не что-то позитивное или негативное, это просто вот такое состояние. Я повторяюсь, что еврейство существует на генетическом уровне и является внутренним состоянием.
– Знаете ли вы, кто смотрит ваши передачи, можете ли создать портрет вашего зрителя?
– Я бы хотел сказать, что знаю, но выясняется, что не знаю. Потому что я думал, что меня смотрит, в основном, образованная публика, скорее либерального толка и определенного возраста. Но я каждый раз убеждаюсь, что меня смотрят разные люди. Я, например, время от времени покупаю продукты на рынке. Оказывается, торговцы тоже в курсе моих передач, они узнают меня по голосу, по виду, хотя я совершенно не ожидаю, что они являются моими клиентами, как говорится. Так что у меня нет четкого представления о том, кто меня смотрит.
– Кто первый читатель ваших книг?
– Моя дочь.
– Вы прислушиваетесь к ее мнению?
– Да. Как правило, да.
– Согласны ли вы с высказыванием, что бессмертным человека делают только его дети и написанные им книги?
– Дети всегда его делают бессмертным, это само собой. И книги могут, но не только они. Я считаю, что и картины могут, и музыка может, в целом произведения искусства продлевают память о человеке.
«Знавал я в жизни радость…»
– Одна из глав вашей книги начинается со слов «Знавал я в жизни радость…». Какие радости вашей жизни вы бы отметили?
– Их очень много. Рождение ребенка, получение телевизионных призов, выход книги, например, любовь…
– Когда вы с большой теплотой говорите о дорогих вам людях – Валентине Чемберджи, первой жене, Николае Дроздове, телеведущем, – то в их характеристике присутствует термин «щепетильная порядочность». Можно ли сказать, что именно это качество вы цените в людях выше всего?
– Да, это очень важно, это правда.
– Интеллектуальная элита непримирима во взглядах о судьбе России. Одни говорят, что у нее особый путь, другие настаивают на мнении, что Россия должна опираться на европейские ценности. Что из этого вам ближе?
– У каждой страны есть свой путь, и он связан с ее историей, культурой, народом и так далее. Это также относится и к России. Другое дело, когда об этом говорят явные националисты или представители церкви – они вкладывают в это другое понимание, а именно исключительность России, особенность ее статуса, что она не такая, как все, она совершенно сама по себе и поэтому мировой опыт – не для нее. Я абсолютно с этим не согласен. Я считаю, что такое мнение не только вредно, но и опасно, опасно для самой России. На самом деле она имеет свой путь, и этот путь скорее совпадает со странами Западной Европы, чем с какой-нибудь другой страной.
– Игоря Сикорского как-то спросили: «Вы много летали, а бога видели?» «Нет, не видел, но ощущал его присутствие повсюду», – ответил тот. Верите ли вы в бога или довольствуетесь ощущением, что где-то он может быть?
– Я не верю в Бога и «не чувствую его повсюду». Я атеист и к религиозным убеждениям отношусь вполне терпимо, хотя считаю, что у религии есть один гигантский недостаток – она требует веры. Именно веры! И не допускает сомнений, не разрешает задавать вопрос «Почему?», хотя это главный вопрос, из-за которого человечество и развивается. Недаром же дети постоянно задают этот вопрос: «Почему? Почему? Почему?». Это главное наше слово. Религия же говорит, что нельзя спрашивать «Почему?». Или отвечает: «Потому!». Я не приемлю такого ответа.
– Вопреки расхожему мнению, Михаил Жванецкий как-то сказал, что в России дураков мало, большинство людей «только придуриваются». Обстоятельства не вынуждали вас этим заниматься?
– Такое редко, но было. Вот, например, когда меня впервые оформляли за рубеж, то на комиссии один отставной военный спросил, как же я могу работать в главной редакции радиовещания, в программе «Голос Москвы», одновременно и на США, и на Англию? Неужели я знаю оба языка? Я сказал, что это очень хороший вопрос и что эти языки очень похожи друг на друга. Можно сказать, что и я «придуривался». Такие вещи бывают.
– Вы азартный человек?
– Да, азартный.
– Какие интеллектуальные игры предпочитаете?
– Играю в скрэббл, который люблю, в карты, только не на деньги. В шахматы играю довольно слабо, но получаю от них удовольствие.
Без обид
– Один из героев фильма «Москва слезам не верит», сам телевизионщик из Останкино, твердил, что в будущем книги, кино уйдут в небытие, останется «одно сплошное телевидение». Вы в отличие от того вашего коллеги по телевизионному цеху пишете дорогие издателям, представителям печатных СМИ слова: «Есть неуловимая разница между чтением электронной книжки и реальной, от страниц которой исходит слабый запах типографский краски, от прикосновения к бумаге которой рождается какое-то особое чувство близости… Книгу хочется подержать, погладить, понюхать, она будит наши тактильные чувства». Откуда такие убеждения?
– Когда появилось кино, говорили: «Ну, все – театру конец». Затем появилось телевидение, сказали, что век кино заканчивается и т.д. Это все ерунда. На самом деле, все эти виды искусства и СМИ успешно сосуществуют: и театр, и кино, и телевидение, и, конечно, печатные, электронные СМИ.
Я говорю о том, что формирование человека происходит тогда, когда он еще маленький, под воздействием тех книг, которые ему мама с папой читали. И без обид – держал ли вообще человек в руках книжки или нет. Поздние поколения, которые пользуются лишь электронными носителями, на мой взгляд, теряют что-то важное. Я далек от мысли, что что-то заменит книгу, или что-то заменит телевидение. Последствия обратного поведения уже сказываются. Постепенно утратилось умение писать письма – это факт. И от этого человек не стал богаче. Так что всегда у медали есть две стороны – с одной стороны, демократичное общение посредством электронных возможностей, это дает человеку возможность общаться с кем угодно, высказать свое мнение. Все это здорово, но есть и обратная сторона.
О свободе слова
– Вы известный сторонник защиты свободы слова, СМИ. Но вы сами убедились, что ни в нашей стране, ни в Америке свободы слова в ее истинном понимании нет…
– Видите ли, все зависит от того, как понимать свободу. Если я хозяин какого-либо телеканала, газеты, то могу настаивать, чтобы эти СМИ отражали мои политические взгляды. Можно сказать, что такая газета или работающие в ней журналисты свободны? Нет. Но многие скажут: «Можно». Хотя на самом деле они выполняют волю хозяина. В развитых странах, в частности, в Америке, телеканалы принадлежат частным лицам, и они зачастую заставляют отражать их взгляды. Зритель, таким образом, имеет возможность посмотреть разное телевидение и ознакомиться с довольно широким спектром мнений. Если же в какой-либо стране главный канал так или иначе управляется государством, то у зрителей нет возможности получить разные взгляды – они все работают на одного хозяина. Но будем откровенны: не свободны ни те, ни другие. Потому что всегда есть тот, кто требует от журналиста придерживаться определенной линии.
– Возможно ли в России создание общественного телевидения?
– Созданы две группы, которые работают над проектом общественного телевидения. Я к этой идее отношусь скептически, потому что настоящее общественное телевидение означает изменение некоторых базисных политических положений, но я не вижу, чтобы это в нашей стране происходило. Такое телевидение не должно зависеть ни от власти, ни от рекламодателя. Но пока такого телевидения в России нет. Оно существует в 49 странах, в том числе в европейских. И только в двух странах нет общественного телевидения – это Россия и Беларусь, во всех остальных есть.
– В журналистской среде существует такая противненькая практика, как добровольная внутренняя цензура. Это когда редакции никто не подвергает давлению, а журналисты по доброй воле подстраиваются под мнение учредителя. Откуда это берется?
– Все это результат неприятного опыта. Поначалу советского, а потом и постсоветского, когда человека, вызвавшего гнев начальства, могли уволить с работы или чего хуже – посадить в тюрьму. Люди это ощущают, я бы сказал, на генетическом уровне. Они не хотят рисковать. Когда-то поэт Е.Евтушенко, написал стихотворение о Галилее. Первые строчки такие: «Ученый, сверстник Галилея был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Вот, собственно, и все. Это даже не рабское состояние, а развитое чувство самосохранения.
О политике
– Кандидаты в президенты России заявляют, что надо вкладывать в культуру! А стоит политикам добиться желаемых постов, они о нуждах культуры забывают. Сохранились ли остатки той российской интеллигенции, которая не даст власти забыть о таких обещаниях?
– Если речь идет о В.В.Путине, то я сомневаюсь, что есть такая группа людей, которая может заставить его считать культуру в качестве одного из приоритетов.
– Частенько деятели культуры подписывают коллективные обращения. Вам случалось быть таким «подписантом»?
– Всего лишь раз, когда подписал обращение в защиту М.Ходорковского. Только не надо путать это с «письмом 55-ти» представителей гражданского общества, по которому разгорелись нешуточные страсти. Я не сожалею о сделанном.
– Одна из ваших последних передач была посвящена диалогу с бизнесменом М.Прохоровым. Кандидат в президенты РФ ратует за то, что с помощью «грамотного менеджмента» он способен сделать жизнь в нашей стране лучше. Мне думается, этого не достаточно. Зачем он это делает?
– Прохоров противопоставляет себя Путину, и это понятно. Идет борьба слоганов. Путин в глазах многих – это царь, а Прохоров представляет себя как менеджера: «Я — управляю, а это царь». Это такая попытка произвести впечатление на будущего избирателя. И вы не забывайте, что Прохоров – это только бизнесмен, и он понимает, что менеджмент, с его точки зрения, является ключевым понятием.
– Как сделать так, чтобы жить в нашей стране большинству людей стало комфортнее? Быть честным по отношению к своим гражданам – это идеализм чистой воды?
– Конечно, лучше быть честным, чем не честным. Лучше быть принципиальным, чем беспринципным. Но строить государство исходя только из этих соображений, никак нельзя. Значит, нужно такое строительство государства, которое способствует тому, чтобы быть в нем честным гражданину было удобней. Когда я начал ездить на машине по Москве, никто никому дороги не уступал, пешеходов не пропускали. И вот несколько лет тому назад, появились первые случаи, когда водители стали останавливаться, чтобы дать пешеходам дорогу перейти и, более того, друг друга стали пропускать. Люди за рулем стали лучше? Конечно, нет. Водители стали понимать, что так удобней: сегодня я тебя пропустил, завтра ты меня пропустил. Сегодня я стал пешеходом, и ты меня пропустил и так далее. Так выгодней, удобней жить. Поэтому и в государстве надо устроить таким образом, чтобы жить по правилам, законам было удобнее, чем наоборот. И это не идеализм чистой воды.
– Зачастую создается впечатление, что любой власти жизненно необходим образ врага. Как вы к этому относитесь?
– В любой стране власти не обходятся без культивирования образа врага, либо внутреннего, либо внешнего. Поэтому этим всегда пользуются и в России или в той же Америке. Я не могу сказать, будет ли это всегда, но люди на это падки: то враг коммунист, то террорист, то оранжевая революция, то сама Америка. Так проще добиться своей цели, особенно в политике.
