Есть ли у Вашей страны приоритеты? И если есть, каковы они?

Chere Madame, в прошлом своем письме я нарушил слово писать исключительно Вам. Если Вы сочтете возможным и полезным публиковать то или иное мое письмо, я буду польщен и благодарен. Но это решение может быть только Вашим. Поэтому примите мои искренние извинения, что прошлое мое письмо было адресовано не только Вам. Больше этого не случится*

* Месье Вольтер, как известно, адресовал свои письма императрице Екатерине Великой, правившей Россией в 1762–1796 гг.

Не могу не поделиться с Вами мыслью о странности Вашей страны. Иллюстрация сего: народонаселению предлагается выбрать олимпийский талисман предстоящих в 2014 году Игр в Сочи. Народонаселение избирает — кто по ТВ, кто по интернету. И тут — не поверите — в это вполне третьестепенное дело вмешивается Ваш дуумвират: один говорит, что ему симпатичен леопард, другой вдруг заявляет, что считает голосование «несправедливым». Поразительно! Приходит в голову мысль, что у России нет важнее проблемы, чем обсуждать, каким будет олимпийский талисман. Так сказать, все прочие вопросы решены. И решены, заметьте, исключительно справедливо. В частности, процесс Ходорковского; в частности, представительство партий в Государственной думе; в частности, независимость и объективность судебной системы.

Прошу простить меня за дерзость, но мне в голову пришла совершенно чудовищная мысль: если бы на весь мир объявили конкурс на тему «Выберите олимпийский талисман для зимних Игр в Сочи», как Вы думаете, что бы это было? Имея в виду, что для большинства это прозвучало бы как «С каким животным или фигурой вы отождествляете Россию?», можно твердо предположить, что снежного леопарда не было бы среди победителей. Скорее всего, медведь — не мишка, а медведь: зубастый, когтистый, непредсказуемый. Более продвинутая публика проголосовала бы за что-то не менее русское, но не столь очевидное. Например, за Бабу-Ягу. Ну а самые тонкие знатоки России предложили бы избу на курьих ножках без окон и без дверей — образ поистине очень сильный. Возможно, даже справедливый…

Не могли ли бы Вы, Madame, просветить меня в вопросе, который не устаю задавать себе: есть ли у Вашей страны приоритеты? И если есть, каковы они? Это с моей стороны вопрос вовсе не академический. В моей собственной стране чувствуется и разочарование, и беспокойство, вызванные непониманием того, куда она идет. Наш президент, человек велеречивый и необыкновенно вертлявый, никак не может объяснить французам, куда они идут. Отсюда плохое настроение, некоторая апатия, раздражение. А что в России? На днях, побывав у Вас в гостях, сел в такси, чтобы поехать в Шереметьево-2 и вернуться домой. Таксистом оказалась миловидная женщина лет сорока. Она, конечно, меня не признала, хотя на мой вопрос, слыхала ли она когда-нибудь фамилию «Вольтер», ответила, что да, и более того, знает, что это был очень умный старик. За старика я было обиделся, но оценка моего ума простым таксистом оказалась сильнее. Так вот, вдруг она спрашивает меня:

— Как Вы думаете, будет у нас революция?

— ?!

— Понимаете, люди очень недовольны.

Я успокоил ее, сказав, что никакой революции не будет. Но прошло два дня (я так и не уехал в Париж), и я оказался среди типичного московского бомонда. И представьте себе, подходит ко мне молодой, весьма успешный как в бизнесе, так и у женского пола молодой человек и говорит: «Больше терпеть нельзя. Нужна маленькая революция».

Как Вы полагаете, Madame, о чем идет речь? Что именно больше терпеть нельзя? Согласитесь же, никогда в России люди не жили столь хорошо, сколь живут сейчас. Это неоспоримый факт, который подтверждается на каждом шагу. Я прекрасно помню, как жили Ваши люди в лучшие годы советской власти. Это было нечто невообразимо ужасное. Но, несмотря на это, они, в общем, были довольны. Сплошной дефицит во всем — от продуктов и товаров до возможности ездить, отдыхать и так далее. И все-таки в общем довольны. А ныне — недовольны. Как думаете, почему?

Позвольте изложить свои соображения, но прежде — небольшая история.

Это было много лет тому назад, в глубокое советское время. Дело происходило на подмосковной станции. На перроне люди ждали электричку — много людей. Вдруг раздалось громкое сообщение: «Электричка Перхушково — Москва задерживается на неопределенное время». И все. Люди постояли-постояли и побрели в разные стороны — кто на автобус, кто ловить машину, кто на авось. Я обратился к своему русскому другу: «Скажи, как это возможно? Как же люди терпят такое обращение?! Мы бы во Франции разнесли этот вокзал!» Он как-то неопределенно пожал плечами, чуть жалковато улыбнулся и сказал: «Да ну… Все бесполезно…» Потом как-то недобро ухмыльнулся и добавил: «Ничего, еще не вечер…» И так глянул на меня, что мне стало не по себе.

Итак, мои соображения:

1. Когда человек живет совсем плохо и тяжело и когда это происходит из года в год, из поколения в поколение, он склонен с этим мириться, то есть он как бы доволен. Но как только он начинает жить лучше — заметьте, лучше, а не хорошо, — как только ему дают возможность поднять голову и перевести дух, как только он начинает отдавать себе отчет в том, что на самом деле хотя и живет лучше, чем прежде, все равно живет плохо и значительно хуже тех, в чьих странах он порой отдыхает, — он начинает испытывать недовольство.

2. Когда человек живет, не имея уверенности в завтрашнем дне, когда его лидеры не считают нужным объяснять ему, куда страна идет, либо когда они сами этого не знают, тогда его недовольство и раздражение возрастают.

3. Когда человеку не говорят о том, каковы приоритеты страны и как конкретно собираются эти приоритеты осуществить, а вместо этого предлагают ему принять участие в дискуссии о том, какой олимпийский символ лучше — леопард, мишка, дельфин, заяц или лягушка, — и когда в этой дискуссии принимают участие два господина, которые отвечают за будущее страны, то у человека недовольство и раздражение превращаются в желание кинуть в них что-нибудь, например, тухлое яйцо.

А это, согласитесь, поступок революционный.

Вольтер: под таким псевдонимом Владимир Владимирович Познер анонимно более года (2011-2012 гг) публиковал свой взгляд в «The New Times» на российскую политику.