Вот я подумал о том, что не будь Ельцина, журналисты не только не смогли обсуждать многие новости, но вообще их бы не сообщили. Ну, может быть, кроме смерти народного артиста СССР.
Вспомните, до конца советского периода Ростропович был врагом, лишенным паспорта и изгнанным из страны. Ну, конечно, вообще бы ничего не сказали о его кончине или вообще оставили это на какое-то 26-е место. Даже в горбачевское время, во время гласности, когда вот, скажем, Ельцин был в опале, скорее всего, о его смерти все-таки сообщили бы, но тоже так, не очень громко.
Если вы сомневаетесь, то я могу вспомнить, во времена Горбачева я брал интервью у Ельцина, которое было запрещено к показу на Гостелерадио СССР, потому что Ельцин был слишком хорош. А потом, когда я в одном интервью на вопрос ответил, что «Если бы были выборы завтра, я бы скорее голосовал за Ельцина, а не за Горбачева», я был вынужден уйти с работы. Это во времена гласности, я просто хочу всем напомнить.
Вспомните, что в период гласности хотели скрыть от нас катастрофу на Чернобыльской АЭС, сколько могли, столько молчали, а это были времена гласности.
Еще я подумал вот о чем, что вот нас, журналистов, особенно телевизионных, постоянно ругают за то, что мы рассказываем неприятные вещи или о неприятных вещах. Ну а если мы не будем о них рассказывать, то кто будет о них рассказывать, — очень хочется задать вопрос. Об успехах ведь всегда найдется, кому рассказать. А вот о том, что неприятно, о неудачах, о провалах кто будет говорить?
Конечно, можно затыкать уши и можно говорить, что я не хочу знать об этом, но ведь от этого не будет меньше неприятностей и меньше неудач. Наверное, даже наоборот. Так что я думаю, что эти мысли… о них стоит как-то подумать.