Стоит статуя…

Историю эту поведали мне в старинном русском городе Костроме, куда занесла меня телевизионная судьба: шел конкурс региональных телевизионных программ северо-запада России, я же был членом жюри.

Нечасто приезжают в российскую глубинку телевизионные “монстры”, а уж когда появляются, то привлекают отчаянное внимание не только зрителей, которым хочется убедиться, что их экранные кумиры не виртуальны, а существуют на самом деле, но и местных коллег, которым хочется, чтобы кумир точно и исчерпывающе ответил на мучающие их вопросы.

Ко мне подошла женщина средних лет и, представившись журналистом-газетчиком, попросила выслушать ее историю и рассудить ее, ее героиню и редакцию. История, должен признаться, оказалась на редкость любопытной.

В районе тихо умирает совхоз. Когда-то он гремел не то что на район, на всю страну. Он то и дело фигурировал в победных реляциях программы “Время”, его доблестных членов показывали за своим сельхозподвигом. За подвиг, как известно, награждают, и среди работников совхоза были не просто орденоносцы, но и герои соцтруда, и даже дважды герои. А им при жизни полагался бюст — помните? Словом, в совхозе постепенно образовалась Аллея Героев — дорожка, вдоль которой высились бюсты выдающихся доярок, свинарок и пастухов, чьи трудовые подвиги были оценены высшими наградами родины.

В те годы, понятное дело, Аллею убирали, бюсты чистили и драили, все содержалось в образцовом порядке. Но это было тогда, в другой жизни… Сегодня Аллея заросла бурьяном и имеет вид донельзя печальный. Бюсты сохранились лишь отчасти — некоторые украдены на металлолом, иные перекосились и вот-вот рухнут, все густо покрыто вороньим пометом — хотя нет, не все. Один бюст стоит прямо, гордо, он, как и в прежние годы, сияет чистотой: это бюст дважды Героя Социалистического Труда Советского Союза Анны Ивановны Казариной (имя, отчество и фамилия выдуманы мной — не вижу необходимости обнародовать настоящее имя и без того настрадавшейся женщины).

Анна Ивановна продолжает жить и работать в угасающем совхозе. Людей там осталось очень мало. Кто сбежал, кто помер. Почему не уезжает она? Не догадались? А потому, дорогой читатель, что она не может расстаться со своим бюстом. Вооружившись ведром с водой, шваброй и стремянкой, Анна Ивановна каждый день навещает свой бюст. Сама она невысокого роста, дотянуться до макушки своего образа без стремянки не может, вот и залезает на лестницу, чтобы драить… себя? То есть, нет, конечно, не себя, а свой бюст (опять не то получилось), сиречь бронзовое свое изображение, при этом приговаривая: “Вот, Аннушка, я пришла к тебе на свидание, чтоб не скучала. Хорошенькая какая ты у меня…” — ну и тому подобное.

За эти годы сама Анна Ивановна постарела: лицо стало морщинистым, не все зубы на месте. А бюст гладок и вечно юн, он смотрит в коммунистическую даль своими незрячими бронзовыми глазами, чуть улыбаясь вечной улыбкой. Анна Ивановна гладит его по щеке и нежно шепчет: “Уж ты, Аннушка, будь спокойна, я тебя не брошу никогда, так и знай”.

Завершив туалет, Анна Ивановна забирает стремянку, швабру и ведро и возвращается в свой совхозный домик, а вслед ей глядит бюст, украшенный копиями тех самых двух золотых звезд, которыми когда-то наградили Анну Ивановну и которые давно сгинули — хозяйка продала их, уж больно тяжело стало, когда последние сбережения превратились в пыль под напором экономических реформ.

Теперь у Анны Ивановны новая забота: она просит, чтобы местная власть разрешила перенести бюст и поставить его на ее могилу, когда она умрет. Власть от неожиданной просьбы слегка оторопела, но на всякий случай (как всякая власть) отказала. Анна Ивановна же настаивает. Бюст-то — чей?

— Без меня Аннушка совсем пропадает, — говорит она, — посмотрите, что сотворили с остальными. Да и мне-то лежать в земле будет не так одиноко. Так что я требую.

Вот об этой истории написала моя коллега, и когда статья была напечатана, на нее накинулись и власть, и Анна Ивановна (которая, собственно, и обратилась в газету с просьбой о помощи), а потом и сам редактор газеты, поскольку на него осерчала власть. Если суммировать обвинение, то оно звучит так: неэтично было предавать гласности эту историю.

— Владимир Владимирович, а как вы считаете? — спросила меня коллега.

А я думал не об этом, а о причудах нашей жизни, о том, как порой самые благие намерения обращаются во зло. Я представлял себе, как эта немолодая, готовящаяся к смерти женщина приходит ежедневно к своему бюсту и, глядя на него подслеповатыми голубыми глазами, нежно шепчет истукану слова нежности и любви. Она не понимает, что в самом деле пытается сохранить себя, ту, давнюю, молодую и сильную, приглашаемую во всякие президиумы. Ей чудится, что, пока Аннушка рядом с ней, она вечна… “Нет, весь я не умру”…

Какая жуть.

Не надо ставить рукотворных памятников людям при жизни. Не надо искушения вечностью.

Владимир Познер (сентябрь 2000 года)