Некоторое время тому назад я получил письмо от Валентины Валентиновны Крутелевой. Она живет в селе Пустополье Шиловского района Рязанской области.
“Недавно все вы, журналисты, дружно ополчились против С. Говорухина, предложившего хотя бы какой-то контроль над передачами ТВ, дабы с голубого экрана не лилось откровенное дерьмо”, — пишет она. В качестве “откровенного дерьма” она приводит передачу “Акуна Матата” от 25 сентября, в которой, как она утверждает, рекламировалась порнография. Героиней передачи была, по словам моей корреспондентки, 18-летняя порнозвезда, которая рассказала о том, как четыре человека ворвались в комнату, в которой она собиралась “заняться сексом” с понравившимся ей человеком, и надругались над ней. С тех пор она может заниматься сексом только под светом юпитеров и перед камерой — оттого и стала порнозвездой.
Далее Валентина Валентиновна возмущается тем, что ничего не было сказано о том, что, возможно, лучше бы воздержаться на время от секса, проявлять разборчивость в отборе партнера, думать о том, где заниматься сексом. “Зато, — пишет она, — явно просматривалась агрессивность ведущих по отношению к сомневающемуся старшему поколению, осуждение почему-то родителей вообще”.
Затем автор письма вспоминает другую передачу, из цикла “Моя семья”, гостьей которой тоже была порнозвезда, а киноактриса Фатеева “общалась с ней, как с коллегой”, более того, рассматривала фотографии из ее альбома, восхищалась фигурой порнозвезды, “предрекла ей успех… посетовав, что в ее время актрис так не снимали”.
“Это ли не реклама?!” — сердито восклицает г-жа Крутелева.
Завершая письмо, она выражает пожелание, чтобы ее четыре внука выросли людьми верующими, порядочными и чистыми, чтобы миром правила любовь, а не деньги и животные инстинкты. За это она хочет бороться, “но вот вы, журналисты, стали опасными врагами, а не союзниками. Почему?”.
Полагаю, такая точка зрения достаточно распространена и требует ответа.
Напомню вам слова незабвенного Вольтера, которые звучат приблизительно так: я не согласен с вами, но готов умереть за ваше право отстаивать свое мнение. Приведенная же выше точка зрения являет собой прямо противоположный тип мышления: “Я не согласен с вами, поэтому ваше мнение должно быть запрещено”. Мало сказать, что между этими взглядами лежит пропасть, — это разные полюса мироздания. На одном — демократическая терпимость, на другом — тоталитарная нетерпимость.
Я не люблю передачу “Моя семья”. И я не смотрю ее. Если мне не нравится передача “Акуна Матата” — а она мне не нравится — я не смотрю ее. Слава тебе господи, у нас уже не одно телевидение, управляемое из одного центра — ЦК КПСС, который решает, что мне можно, а чего нельзя смотреть. У нас разное телевидение, много каналов, я могу не только выбрать, но и дать понять телевизионной компании, что мне нравится, а чего я смотреть не буду. В свою очередь, компания, заметив, что, например, рейтинг “Моей семьи” упал, снимет передачу с эфира, потому что невыгодно держать программу с низким рейтингом. Значит, наше с вами решение смотреть или не смотреть программу влияет на вещателей. Это и есть проявление демократического сознания. А вот г-н Говорухин и иже с ним предлагают совершенно иной подход: давайте назначим некую группу людей, которые будут решать за нас, что нам смотреть. Мы назначим этот ареопаг и будем послушно доверять ему. Решит он, что, например, картина Германа “Хрусталев, машину!” не понятна народу — его показ запретят. Решит, что Солженицын антинароден, что “Доктор Живаго” Бориса Пастернака в ложном свете показывает Гражданскую войну — и пошло-поехало. Поразительно! Ведь мы это уже проходили. У нас уже был орган контроля, назывался Отдел пропаганды ЦК КПСС. Это он запрещал Бабеля и Булгакова, это он замучил Цветаеву и убил Мандельштама, это он постоянно держал на коротком поводке Ахматову, это он осудил Прокофьева и Шостаковича, это он прятал от нас шедевры импрессионистов, это он не пускал на наши киноэкраны Феллини и Антониони и это он произвел на свет божий десятки миллионов советских (а ныне российских) граждан, которые совершенно лишены терпимости и жаждут, чтобы вновь за них решали другие, а они, не прочитав, к примеру, Солженицына, будут громко выражать свою солидарность с решением о его запрете.
Что общего между этими гениями и бездарной телевизионной передачкой, спросите вы? Да ровным счетом ничего, кроме одного: если можно доверить какому-то комитету, пусть состоящему из самых уважаемых и авторитетных людей, разрешать или запрещать показ этих самых бездарных передач, то это обязательно и непременно кончится Отделом пропаганды со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Если вы, уважаемая Валентина Валентиновна, хотите бороться за то, чтобы ваши внуки росли чистыми, ценящими любовь людьми, как говорится, флаг вам в руки. Учите их. Объясняйте. Показывайте, что хорошо, что плохо, и объясняйте, почему. Но не призывайте к тому, чтобы кто-то выполнял эту работу за вас.
Что до журналистов, которые, как пишете вы, “ополчились” против Говорухина, желающего, чтобы не лилось с экрана, как вы изящно выражаетесь, “откровенное дерьмо”, то запомните: журналисты (я в том числе, и очень активно) резко осудили Говорухина за его желание фактически ввести цензуру, тем самым отнимая у нас с вами право решать, что смотреть, а чего не смотреть. Мы стояли и стоим на страже ваших демократических интересов — будем стоять, даже в том случае, если вы по недоразумению станете считать нас своими злейшими врагами.
Владимир Познер (ноябрь 1999 года)